Надо мной живет слепой и глухой человек, добровольно изувечивший себя. Раскаленная на огне спица стала последним предметом, который он увидел. Я знаю о его увечье, но не разгадал тайны его происхождения, хотя и прошло десять месяцев. Зато я постыдно шпионю за увечным, стоит ему появиться на лестнице; мать заботливо поддерживает его за локоть, глядит под ноги и не замечает слежки. Матери я будто не вижу, она для меня не живет вовсе, в мире есть только инвалид и его упорно хранимая тайна.
За десять месяцев он не раскрыл рта и не сказал даже одного слова. Это я узнал от его матери, чье существование ничтожно.
Уже весной (а дело случилось 17 января) существование увечного приобрело для меня знаковый, особый смысл; он превратился в некий символ для меня, тайный и желанный, и который надо обязательно разгадать. Символично всё: и то, что он живет выше меня на три этажа и над моей головой, как высшее существо (бог или царь), и его молчание (он как не находит тех слов, что стоит произносить, или же слова сделались для него чужими, артефакт его прошлой жизни). Знаковой является его слепота, и она как отличительная черта – погасший для Гомера свет, слабеющие глаза Борхеса.