[Черный*]

1. Никогда не спите в комнате с открытым окном

Готовая работа лежала на столе, среди кистей, тюбиков с красками, ветоши, среди всего множества вещей, коими был завален стол его. Он сдвинул их в сторону, освободив место для подрамника и неосторожно уронив при этом несколько тюбиков, но не стал их поднимать, а оперся локтями о столешницу и опустил лицо в чашу ладоней. Смотрел неотрывно на картину и чувствовал, что она полностью окончена, и любой мазок окажется уже лишним; некоторое опустошение наступило в душе, её освободило давнее напряжение; художник не догадался еще, что глубина его тоски впереди, через день-другой, когда сознание полностью проникнется завершенностью того, что держало его существо в течение нескольких безумных месяцев. Месяцы прошли, безумие больше не питалось от его сил; готовая работа лежала перед ним. Тоска, как недоверчивый зверь, таилась, пряталась, едва показывая свою тень, ещё боясь ступить в душу, и набиралась смелости для удара.
Широкие окна мастерской, расположенной в мансарде старинного дома, вливали в комнату ночь. Был поздний час, самое темное время, и демоны безнаказанно парили над землей на черных крыльях, невидимые в темноте, и подстерегали не спящих людей. Художник погасил лампу, раскрыл настежь окно, быстро скинул одежду и лег в постель. Безумие вдохновения отпустило его, и впервые за много месяцев он уснул не с мыслями о картине, и не она приснилась ему в ночь, полную демонов.
Ему приснилось, что он стал женщиной и лежит в своей постели, в мастерской; вокруг привычная обстановка, запах краски, заваленный вещами стол; напротив потертого дивана, служащего ему постелью – ночное окно. Всё привычное, как в прежние дни, кроме одного: он стал женщиной. Художник не ощущал своих плеч, грудей, бедер, только в животе нарастали томление и тяжесть. Лежа под одеялом и прислушиваясь к телу, он понял, что у него женское лоно и в нем готов зародиться ребенок, отсюда и тяжесть. Он замер мысленно, уловив чуткую связь между физическим и мысленным своим состоянием – стоило бы ему захотеть ребенка, как тотчас мощно, неукротимо потянулись бы внутри него ростки чужой жизни, мгновенно сформировалось бы чужое тельце, крохотное и страшно тяжелое. Ребенок! Он представил, как будет рожать его, скорчившись в страшной боли родов, в какофонии собственных криков, представил, как мокрый, орущий, безобразный младенец уткнется ему в грудь и без ласки сожмет губами сосок. И что ему придется забыть краски и кисти, и в одиночестве несколько лет растить то, что зародилось столь непонятно и неестественно. Лоно ждало, пульсируя в предвкушении выбора, и он отринул ребенка, приказал мысленно: «Нет!». Мгновенно бедра стали влажными и горячими, хлынули крови, торопясь покинуть пустоту живота, простыня противно намокла, не успев впитать влагу. Художник прижал ладонь к промежности, пытаясь заглушить быстроту потока, но кровь сочилась между пальцами, толкалась в ладонь, торопилась уйти из тела. Он подумал, что умрет сейчас от потери, и покорно закрыл глаза, не понимая, как женщины переносят подобное состояние и как их не пугает постоянно сочащаяся рана, столь ужасная для его сознания.
Он проснулся, весь мокрый под одеялом от обильного пота, во сне принятой им за кровь. В окне чуть серело от близкого рассвета; художник поспал не более трех часов, и уставший от многомесячной встряски мозг не успел отдохнуть. Голова словно налилась чугуном, с таким трудом он приподнялся с подушки и заметил, что с телом происходит что-то неладное. Художника трясло, как в лихорадке, по членам разливалась страшная слабость, кожа стала мокрой от испарины. Его уд торчал напряженно, словно почуял близкий запах женщины, и от напряжения болел; человек сжал его рукой, и ствол тут же затолкался, забился испуганной птичкой в ладони, принося боль и наслаждение. Он был до краев полон дикой энергией, тем ребенком, которому художник не дал жизни во сне. И сейчас под пальцами энергия рвалась наружу, в благодатную почву, способную зачать и родить от неё. Художник понял, что не сумеет сдержать необузданную силу любви, и дал ей выход; несколько быстрых движений – и обильная живая влага выплеснулась в ладонь и стала подобна воде, упавшей в пустыню. Он с отвращением вытер испачканную ладонь о простыню и снова уснул, несмотря на слабость. И до утра его мозг метался в тяжелом сновидении, схожем с помешательством, а тело терзал демон, пока светлые лучи не прогнали исчадие.

Comments

[Donna Lu]

Это первый рассказ из цикла?
картинка как будто не завершена.

[Черный*]

Первый

[Donna Lu]

Черный*