[Черный*]

- Макс, я женюсь!
Ромский бурей ворвался в прихожую и принес с собой солнце и пыль воскресной улицы; Ромский, юный и свежий, как день после грозы, в льняном костюме, с цветком в петлице, пахнущий тонкими духами. Он схватил Макса, встряхнул, подпрыгнул, опираясь на плечи друга – то есть вел себя совсем как мальчишка или человек в неизбывной радости.
- Я женюсь! – крикнул он.
- Уймись ты, нас видят, дай закрыть дверь, - отвечал Макс.
Ромский посторонился.
- Отметим же это событие, быть может, в последний раз. Не беспокойся, у меня с собой, - он вытащил из кармана темную бутылку и, держа за узкое горлышко, посмотрел через стекло на Макса. – Я шел к тебе и по дороге вспомнил. Надеюсь, стаканы в твоей берлоге найдутся.
Он в ботинках прошел в комнату. Макс накинул цепочку на дверь и пошел следом. Ромский, схватив в охапку кошку, вальсировал с ней по комнате, стараясь не задеть стулья или кровать. Бутылка стояла на столе, и зеленые пятна протянулись от нее по скатерти.
- Где у тебя стаканы? – спросил Ромский, не прекращая танца. – Я не нашел их. Представляешь, через три месяца я буду женатым человеком! - он упал в кресло, погладил и выпустил мурку.
- Что ж, поздравляю, - улыбнулся Макс; веселая беззаботность друга проникла ему в душу, и стало легко. Он вытащил из тумбы два стакана.
- Я влюблен, как мавр! – воскликнул Ромский.
- Сочувствую тебе!
- Женюсь. И прощай тогда наши вечера, веселые попойки; после работы уж буду спешить домой, к милой женушке, - Ромский засмеялся.
- Остепенишься, жена станет готовить тебе вкусные обеды и ужины – растолстеешь, и сделаешься совсем как наш начальник.
- Моей женой станет самая красивая девушка в городе. Да что там в городе – во всем мире!
- Но здесь не соглашусь с тобой, - возразил Макс и взял бутылку. – Знай, влюбленный безумец, что безумен и я, и потому в три счета могу доказать, что самая красивая девушка на земле – моя.
Хлопнула пробка, и пенистое вино, поднимаясь белоснежной горой, полилось в стаканы. Ромский отпил глоток и вскочил.
- Решим наш спор иначе. Я познакомлю тебя со своей невестой, и ты увидишь, что я отнюдь не преувеличиваю, называя ее самой красивой девушкой. Да, сейчас она в парке, через полчаса мы условились встретиться; пойдем же на встречу вдвоем.
- Кажется, это не совсем удобно, - замялся Макс. – В парке ждут тебя, а не меня.
- Вот дела, удобно, конечно. Моя невеста добра, как ангел и все поймет.
- А имя у ангела есть? – спросил Макс, надевая стоптанные ботинки.
- Мари. Маша.
- Красивое имя, - от выпитого вина слегка кружилась голова. Ему стало немного стыдно за старую обувь, но другой пары у него не было. И костюм его был не столь ладен, как у Ромского, и рубашка чуть-чуть не свежа. Он думал было отказаться от прогулки, но Ромский схватил его за рукав и поторапливал с какой-то детской радостью. «А, не всё ли равно? Не я же женюсь» - решил Макс и вышел на улицу.

День свинцовой плитой упал на него - не вздохнуть. Воздух был горяч и душен; Макс мгновенно вспотел. Надоедливый Ромский, однако, оставался таким же свежим, как в комнате; беспричинно шутил и сам же смеялся над своими шутками, начинал вдруг что-то рассказывать и забывал через минуту, что говорил. Скоро показался парк с высокой решеткой, через которую можно было видеть множество людей, ищущих спасения от жары под старыми деревьями. Макс ускорил шаг, желая кожей почувствовать прохладу густых теней. Ромский озирался по сторонам, выискивая невесту.
- Ага, вот она! – крикнул он и бешено замахал рукой, привлекая внимание гуляющих, - Мари! Мы здесь! Макс, вот она.
Но тот уже сам увидел Мари. Его сердце замерло и вдруг ударило в голову так, что он пошатнулся. Под деревом на поляне стояла невысокая девушка в белом платье, с белым зонтом, казавшаяся фарфорово-хрупкой рядом с громадным стволом дуба; девушка с таким тонким станом, что, казалось, его можно охватить пальцами. Она стояла спиной к Максу, но, услышав имя свое, оглянулась.

Кто-то могущественный схватил время и растянул, как резину. Максу почудилось, что он спит или смотрит фильм, снятый рапидом. Все вокруг его замирало, стихало, стиралось: парк, люди, Ромский. Мир стал поляной, где стеной поднимался корявый древесный ствол, люди исчезли, все, кроме девушки в белом платье, с белым зонтом. Медленно, невероятно медленно она поворачивала голову, откликаясь на зов, и Макс увидел ее тонкую линию щеки с намеком на загар, маленькое ушко, ресницы, волосы, в которых запуталось солнце – всё такое знакомое, милое. Карие глаза проникли в его глаза, муча и покоряя его. Что-то лопнуло, прорвалось, и мир ворвался в его несчастную, пылающую голову. Ворвались звуки, запахи, движенье и гомон, тормоша его, всё стало как прежде. Он снова стоял посреди многолюдного парка. Девушка увидела их; в ее карих глазах ничего не отразилось, а красивое лицо осталось бесстрастным. Макс задохнулся.

- Мари! – Ромский подошел к ней. Она опустила и сложила зонт, потом подняла на Ромского взгляд.
- Я ждала тебя. Кто это с тобой? – она повернула голову и улыбнулась легко. – Здравствуйте.
Максу едва хватило сил на то, чтобы кивнуть в ответ. Он смотрел на Мари и не мог отвести глаз; ее лицо притягивало взгляд, как притягивает его костер в черной ночи.
- Так душно! – девушка махнула несколько раз рукой, словно веером. – Наверно, будет гроза. Ты не принесешь мне воды? – обратилась она к Ромскому.
- Конечно. Сейчас.
Ромский ушел. Макс и Мари остались вдвоем.
- Вот значит, что… - с усилием пробормотал Макс. – Забавно… - добавил он машинально. Голова его страшно болела.
- Я собиралась сказать вам, - девушка, сжав губы, смотрела вслед жениху.
- Разве? Когда же?
Она пожала плечами.
- Не все ли равно? Теперь вам известно.
- Известно, да…Значит, кончено всё, - кто-то чужой говорил за него слова, а Макс в кошмаре понимал, что нет возврата, и стерто всё, а ему осталось ровно столько времени, сколько потребуется Ромскому, чтобы вернуться с водой.
- Вы любите Ромского? – произнес этот чужой, и Макс содрогнулся, ожидая ответа.
Девушка подняла на него взгляд, равнодушно провела глазами по его чистому лицу, пиджаку, чуть несвежей рубашке.
- Я вас не люблю, - бросила она и мгновенно осветилась любезностью. – Знаете, очень интересно он пишет, и стиль легкий.
Макс ничего не понимал. Какой стиль? Кто и что пишет? Тут же из-за его спины вынырнул улыбчивый Ромский.
- О чем вы тут болтаете? – Ромский протянул воду Максу. Машинально тот взял и отпил глоток; холодная вода не освежила, но застрявший в горле ком куда-то исчез.
- О новой книге Ноля. Ты еще не читал ее? Зря, она восхитительна, - девушка говорила первое, что приходило в голову, не задумываясь над фразами; заученные, они сами ложились ей на язык. – Мне рекомендовала книгу подруга. Прочитай обязательно: Ноль интересно пишет.
- Простите, - пробормотал Макс, чувствуя, что больше не в силах слушать ее. – Простите. Мне нужно идти. Я болен. Прощайте.
- Боже, ты бледен, как смерть! – воскликнул Ромский, с тревогой глядя на друга. – Что случилось? Тебя проводить?
- Нет. Душно очень. Я немного пройдусь, ходьба приведет меня в порядок. Ромский, ты победил в нашем споре: ты женишься на самой красивой девушке на свете. Я радуюсь за тебя, - сказав это, Макс поспешно бежал от них. Девушка хмуро проводила его глазами, пока не скрылся он за деревьями, затем снова обратилась к жениху, но сделалась задумчивой.

**
- Я болен, - шептал Макс. – Болен или пьян.
Произошедшее в парке казалось ему видением, бредом перегруженного мозга. Ему удавалось уверить себя, что все приснилось или привиделось из-за жары, а день до сих пор обычный, такой же безмятежный, как утро. Ровно на секунду Макс обманывал себя, затем память бросала в лицо смех Ромского и слова Марии. Он повторял их шепотом:
- Я вас не люблю… - и смысл, тяжкий, как скала, оседал в сознании.
Он шел вперед быстрым шагом, иногда принимался бежать, но задыхался и останавливался. Прохожие оглядывались вслед, увидев бледного до синевы юношу, с черными пустыми глазами. Он не замечал людей, никого не было в городе, кроме него; не замечал он машин и шел напрямую через дороги, однажды едва не угодив под колеса. Шофер высунулся в окно и проорал ругательство, Макс не услышал.

Не видел он, как переменился вдруг день. Солнце померкло, стало тусклым, и страшный гнет его лег на землю, сжав её в смертельном объятии. Всё живое задыхалось; горячий воздух огнем вливался в легкие, принося мучения. Где-то вдали глухо пророкотало, словно ворчал разозленный зверь. Небо, лишенное облаков, помутнело и приняло больной оттенок старого золота.
Придавленные гнетущим жаром, сжались деревья, дома; птицы замолчали и спрятались, только люди сновали по улицам.

И небо ударило их, непокорных, не желающих прятаться. Рассвирепевший ветер рванул землю вверх, замутив воздух едким и тонким песком, заревел, как медведь в ловушке, стеной загородил путь. Макс остановился, ладонями защищая глаза; тучи песка и комьев носились в воздухе; день исчез за ними. Макс озирался – улица пропала, он не понимал, куда идти дальше. Буйный ветер кружился вокруг него, бил то в живот, то в спину с такой силой, что Макс едва удерживался на ногах. Предательский удар бросил его на колени, Макс засмеялся, не удержавшись, и безумие воздуха проникло в легкие; он опьянел мгновенно.
- Еще! – крикнул он, не слыша того, что кричит. – Давай! Бей!
Ветер ударил, и Макс покатился волчком по земле, защищая лицо. Не в силах подняться, он перекатился на живот и уперся руками в мостовую, пытаясь удержаться, а ветер навис над ним.
- Плохо ты бьешь, - захохотал Макс. – А можешь сильнее?
Он не услышал себя. Удар был жутким, Макс задохнулся, как рыба, когда песок забил его рот. Ветер приподнял человека и швырнул обратно на мостовую. Ломая ногти, Макс цеплялся за камни, чувствуя их ненадежную опору, избитое тело саднило и болело. Несколько минут он молча боролся.
- Сдаюсь, – с трудом прошептал он. – Ты убьешь меня.
Показалось ему, или ветер действительно умерил свой пыл? Он дул так же мощно и яростно, но сила его стала ровной и больше не угрожала смертью. Макс с трудом поднялся, ощущая разбитое тело. Он откинулся, удерживаясь на ногах, и побежал вперед; ветер толкал его в спину, не позволяя упасть. Безудержное ликование вдруг наполнило Макса, он мчался и что-то кричал, а рядом, подобно верной собаке, несся ветер и выл в голос.
- Вот так! – кричал Макс; пьяно ему было от ветра, от его ярости и безумия; ничего не видел он, кроме крутящейся тьмы; улицы стерлись, но Макс ни разу не налетел на дерево или стену – ветер указывал путь. Чуя могущество союзника, Макс все больше ликовал от своей власти.
Что-то белое, как вспугнутая птица, вынырнуло сбоку. Ветер подбросил, перекинул ему, Макс поймал. Оно билось под пальцами, словно живое, он смял, укротил, поднес к глазам – женская шляпка. «Я вас не люблю» - вспомнилось тут же.
- Я вас не люблю, - завыло кругом на разные голоса.
- Не любит! – завизжал Макс. Горячая волна накрыла его с головой.
Лопнуло небо, блеск трещины ослепил его. Макс резко остановился, едва не упав, - шальная мысль пришла ему в голову, - он зашатался, стараясь сохранить равновесие.
- Что же! Не любит, так и быть. Я отомщу. Я сотру этот город, сожгу его дотла, как бог сжег Гоморру! Утоплю его в потоках воды! Он погряз в скверне, он не имеет права на жизнь, здесь любовь променяли на выгоду. Здесь каждый день – преступление! Я вычищу его скверну огнем, смою водой, развею бурей.

Сжав кулаки, срывая голос, Макс кричал, а тьма вокруг него бесновалась.
- Они – в парке. Мари согласилась стать его женой! Убей их обоих, я приказываю!
Что-то ударило его по плечу так сильно, что колени подогнулись; Максу представилось, что это ветер дружески обнял его и положил свою лапу. «Тяжело» - хотел выдохнуть он и – не смог. Страшный удар по затылку ошеломил его. Тьма побледнела и окрасилась красным, с удивлением он смотрел на ее красноватую муть. В горле вдруг появилась вода и полилась, толкаясь сквозь зубы, наружу. Грудь сильно сдавило, Макс рванулся, пытаясь освободиться, но пошатнулся, упал, и наступила темнота.

Переломленный ствол старого дерева погреб под собой человека и закрыл ветвями.

**
Парк представлял собой жалкое зрелище: многие деревья не вынесли бури. Остовы их, лишенные крон, щерились в небо острыми краями. Посреди луга незыблемо, как крепость, стояло здание; много лет простояло оно, и мшистым стенам не страшен был разыгравшийся ад.
- Я боюсь, - шепнула Мари Ромскому и прижалась сильнее к нему.
Ее белое платье посерело от грязи, покрывшей за годы стены убежища.
- Буря стихает, ты слышишь? – сказал Ромский, и точно: безумие ветра шло на убыль. – Не бойся. Скоро все кончится.